Читать онлайн книгу "Я ходила в детский сад"
Я ходила в детский сад
Мариэль Стрелинская
RED. Современная литература
Молодая стюардесса в декрете решает рожать в Таиланде. Чтобы заработать немного денег, она организует "подпольную" службу доставки, перевозя в чемоданах посылки из Таиланда в Россию и обратно. В очередной раз оставшись без дохода, главная героиня идет на подработку в детский сад, где скоро становится руководителем.
За несколько лет работы в садике ей предстоит научиться жизни на тропическом острове, имея на руках своих детей, пьющего мужа и чужих малышей…
Комментарий Редакции: И остросюжетная проза, и иронический детектив, и даже – криминальный роман. Но наибольшую остроту добавляет совсем уж сбивающий с ног факт: это многоярусное блюдо подано под соусом искренней и честной автобиографии…
Книга содержит нецензурную брань.
Мариэль Стрелинская
Я ходила в детский сад
Мариэль Стрелинская
* * *
Глава первая. Рай никого не спасает
– Мы купаться, мам! – кричат мальчишки и сигают в прибой.
– Ладно, – развожу руками. – Я здесь пока посижу, – говорю самой себе, поскольку никто меня особо не слушает.
Многовато народу на пляже. Кручу головой влево-вправо. Люди ходят вдоль кромки воды, обнимаются, фоткаются. Я больше люблю море рано утром, когда пляж пустой. Когда весь этот рай, с пушистыми высоченными пальмами и густым небом над ними – будто создан только для меня. Синева моря, вечное лето. Как вечная жизнь.
Мой рай выглядит именно так, как мечтала в детстве. С Джека Лондона и его «Рассказов южных морей». Как на всех открытках, которые отправила папе за восемь лет жизни здесь. Он такой же, как в тот день, когда мы с мужем впервые сошли с парома на белоснежный песок тропического острова. Счастливые и беспечные. На пару недель отпуска. Не зная, что судьба наша уже решилась, дверь захлопнулась. Не ведая, что этот открыточный пейзаж станет для нас домом. Адом.
Тайцы сидят кучками тут и там. Едят, болтают, смеются. Они много едят, очень много смеются. Как дети. Мне тоже среди них тепло, закатно, хорошо. Вытягиваю ноги в сторону моря, зарываюсь пальцами в теплый песок.
И тут, слева от себя, метрах в десяти вижу его. Цепенею. Как кролик от вида удава.
Круглое лицо. В глазах – слезы, кривая улыбка. Неровный шаг. Разношенная майка, длинные темные штаны-трико. Он меня еще не видит. Но я уже трясусь от холода.
Эти штаны узнаю из тысячи. До самого песка, мокрые, с вытянутыми пузырями на коленях. Его ноги путаются в них, и он оседает почти у линии прибоя. Опускает руки в песчинки, поднимает горсть вверх и выпускает из сжатых кулаков струйку. Наблюдает за ее бегом. Наши взгляды сходятся, под моими коленками гулко ёкает.
«Ёкает»? Кому я вру?… У меня откалывается половина легкого, которое я только недавно научила дышать заново. Метеоритом летит вниз. Если у Мироздания есть центр, то должно быть и дно. Легкое об него шмякается, как кусок мяса о миску людоеда. И кровавые брызги на лице.
– Все в порядке. Дыши, – говорю сама себе, провожу рукой по лицу, вытираю от брызг. – Это не он, просто похож.
Так бывает, что какая-то деталь в прохожем замыкает цепь воспоминаний, и происходит реакция. Человек не виноват. Человек – всего лишь машина рефлексов. Так работает мозг, эмоциональная память. Все дело в ассоциациях и нейронных связях. Успокойся.
Мой разум знает много умных слов. Он умеет подбирать их точно и убедительно. Но сейчас – все мимо. Эмоциональной памяти на них наплевать. Она съежилась, как проколотый шарик, и вжалась в стенки живота. Потому что…
Точно такие штаны в моей памяти пахнут скисшим дешевым вином и позавчерашним потом. Детскими слезами. Младшего сына, который молча гладит меня по голове. И старшего, что тихо вжался в подушку, старается быть невидимым.
В два метра синей ткани вшито несколько лет моего бесполезного бегства через полмира. Как в «Хоббите»: туда и обратно.
В этих штанах мне мерещится придвинутый комод к двери детской комнаты – изнутри. Где мы с мальчишками втроем спим на одном матрасе, и под моей подушкой кухонный нож. По ту сторону комода и двери ждут нас завтрашние шаркающие шаги и бесконечные, «прости, я так люблю вас, что не представляю, как жить?!". Однажды ты выбьешь эту дверь ногой посреди ночи, проверяя дома я или нет.
В эти штаны, как клещ, въелась память о полицейских, разводящих руками: "ну еще же не убил никого, что поделать? Как совсем уж будет убивать, позвоните по этому номеру." И много, много денег, которые оказались вовсе не деньгами. А кровью и слезами.
– К черту иди, – шепчу в песок.
По пикселям, медленно перевожу глаза с тайца вправо. Там, в море, цепляюсь за солнечные макушки детей. Еще пока не понимаю, надо ли позвать их или наоборот. Мальчишки, почуяв, машут мне. Белые зубы на загорелых лицах, белые брызги пены на синем. Что-то вопят.
Хочу поднять руку и помахать в ответ. Но рука прилипла к купальнику. Как и моя улыбка к стенкам живота. Я – маленький застывший кролик в новом красном купальнике на желтом песке. Райский тропический остров, пальмы, теплый океан и моя ледяная фигура. Красиво.
Он все еще смотрит на меня, улыбается. И ползет зачем-то, все ближе, ближе. Именно ползет. Как змея. Нет, чтобы как человек… Нет. Ползет ко мне на попе, волоча ноги в мокрых штанах, тянет руки.
– Господи, твою ж душу мать! – Вообще-то вырвалось совсем другое слово.
Я поворачиваюсь к тайкам на соседнем полотенце, в двух метрах от меня:
– Это ведь просто пьяный чувак, да? – говорю им по-русски и подмигиваю.
Тайки радостно кивают мне, макают куриные ножки в алый соус и откусывают вкусно. Как же хорошо. Да?
Да… Арой-Арой. Тайки смеются, снова кивают, жуют.
– Вкусно им. А я?… Я взрослая женщина. Красивая, молодая. В безопасности. Все позади. Все в порядке. Я больше не кролик!
Дышу. Делаю селфи, картинка смазана. Еще одно, и еще. Растягиваю губы в улыбку. Как подтверждение миру, и себе, что я есть. Я жива. Буду жить долго и счастливо.
Помогает, вроде… Еще немного, совсем чуть-чуть давит в груди, но что за фигня? Теперь уже больно не за себя, за него. За этого круглолицего, мокрого, чуть перебравшего тайца. Ведь он здесь ни при чем. И кто-то его ждет дома… Господи, пусть он дойдет домой, и все будет в порядке, чего я накинулась на человека?
Отлепляю от купальника руку. Машу ею детям.
– Эй, вы! Соленые селедки! Хотите спрайту?
Что кричат – не слышно. Читаю ответ по всплескам: да, гребем!
Невинный таец в страшных штанах теряет к моей персоне интерес. Его внимание вдруг поглощает прибой. Он сидит лицом к нему, по пояс в воде. Погружает ладони в пену, поднимает их и шлепает по ней со всей дури. Капли плюхаются на его лицо. А он мычит и воет, будто впервые видит их…
Я кладу вещи в пляжную сумку. Мальчишки подбегают, вкручиваются вдвоем в одно полотенце и становятся двухголовым махровым существом.
– Там, короче, это, мам…
– Мы видели.
– Я-я! Эм-м…
– Полосатую длинную рыбину!
– Да бли-ин!!! Это я-я-я… хотел сказать первый…
– Так и говорил бы, чего… экаешь-бекаешь?
И что-то там еще спорное, важное. Махровое, любимое мое чудище упивается спрайтом и вопит в два горла о внеземной морской жизни. Шевелит губами, ушами и ногами. И само похоже на веселого марсианского спрута. Я на секунду любуюсь им, не вникая в слова. И вспоминаю все…
– Так, дети. Быстренько. Допиваем, высыхаем и поехали. Домой хочу.
Пока они моют ведерки и формочки от песка, натягиваю платье на мокрый купальник, на песочные ноги – шлепки. Все чешется, но мне плевать.
Домой… Оборачиваюсь напоследок: «Вот тебе!». Показываю мысленно средний палец. Но это я не ему. Это я своей памяти.
Вижу, как он барахтается по пояс в море. Рядом с ним уже откуда-то взялся второй таец, помоложе. Вот помогает тому встать и выводит из моря в обнимку. Прибой цепляется за трико-штанину и приподнимает ее на левой ноге. Там, под ней, что-то тонкое, будто подламывает хромого, и он падает в воду. Качаю осуждающе головой: люди, как же вы задолбали бухать…
Молодой таец улыбается мне и хватает его за пояс, тащит через топи песка на себе. Море облизывает уже обе безвольные ноги в растянутых штанах. И очерчивает тонкие струнки в мокрых полосках ткани… Ноги – протезы, мужчины, который впервые после долгих больниц, коек сам дошел до моря. И блаженно рад ему.
Я смотрю на них, тоже оседаю в песок. Мне так сейчас стыдно: перед ним, перед собой. Слезы текут по щекам и рукам. Плачу. Оттого что я – человек, оттого, что мне бывает больно. Оттого, что тоже делаю больно другим, часто. Сильно. И никуда не деться. Плачу, что я – машина рефлексов, жертва своей памяти, генетики, биохимии, воспитания, опыта и привычек ума. И это навсегда, до самой смерти: чувствовать, стыдиться, причинять боль, изнывать от боли… Прощать.
Прости меня, человек в штанах. За то, что тоже была твоим кошмаром. Что ты был кошмаром для своих детей… Господи, давай только, ты больше не вернешься, а? Пусть тебе там будет хорошо. А нам больше не придется бежать от тебя.
Стряхиваю песок с ног, с рук, с волос, перевожу взгляд в море. Море, скажи, как вышло, что все случилось именно так? Как наши сердца и тела раскурочило твоим прибоем в мясо?
Пока везу детей на байке домой, распутываю в памяти бесконечное кружево твоего замысла. В какой точке мы свернули именно в эту сторону?
И был ли вообще хоть какой-то выбор?
Глава вторая. Секрет истуканов острова Пасхи
– Не-а. Без выбора.
Командир подносит белую чашку к губам.
– Ни хрена не улетим.
Отхлебывает.
– Эта падла нам сейчас все запорет.
Он поворачивает красивое лицо в сторону бокового окна нашего Эйрбаса. Там, за окном, развалилась на полосе "та самая падла". Туман. Ни черта не видно.
– Через часик развеется, Дим. Пей кофе… Ждем…
Второй пилот, медленно, как снежный барс, поворачивается. Вытягивает мягкую лапу и берет с подноса на моих руках свою чашку. Поднимает кошачьи глаза, прищуривает их.
– Вон, Маринке, гляди как домой надо. Ждут ее там видно… А?… Значит, раздует.
Киваю в ответ. Я раздую. Мне сейчас ветром стать и развеять этот ваш "Пулково" – как два пальца об асфальт.
– Ребятки… мальчики, – мурлычу пилотам, – давайте полетим уже, а? Мы тут третий час сидим. Что там надо, чтобы выпустили? Ветер? Ураган? Смерч? Я могу, не вопросы… Пальцем лишь ткните – куда дуть.
– Будешь дуть? – ржут.
– Буду! Мы всем экипажем, вчетвером с девчонками как побежим и…
– На ваших-то каблучонках?!..
– Да пофигу, Жень! Побежим! Как антилопы гну на водопой. По этой, мать ее вашу, полосе… И дунем – куда скажете. Хоть в левое крыло… Хоть в правое. Хоть в зад… Спать охота… Полетели-а?
Ржут, аж трясутся. Кофе в их чашках подпрыгивает, булькает вулканом, сейчас вскипит.
Домой… Будь сила моей мысли чуть мощнее этой сизой мути, притянула бы солнце поближе, поярче, и прогрела землю насквозь, аж до Австралии, до самых до пингвинов. Тогда туман бы выпустил нас. И полетели мы легкой птицей – вжух!
– Глянь, глянь! – лыбится второй. – Размечталась как! Глазища какие сразу…
Ставит пустую чашку обратно на поднос.
– Слушай, а может, лучше посидим еще здесь, Дим?… Гостиницу нам выбьешь нормальную. Поспим – полежим… и это-там, домой? Завтра, спокойненько, без суеты…
Но смотрит почему-то не на командира, а на меня. Командир же уперся взглядом в густую вату за стеклом и усмехается. По ходу, полетим все же. Ждут его, чую. Ждут, как и меня. Потеплело на душе. Прогрелась земля. Свой командир-то!
Разворачиваюсь на каблуках – каблучонках и выхожу из кабины. Плечи вверх – вдох. Плечи вниз – выдох.
Как же устала. Одно и то же. Из рейса в рейс.
За годы полетов исходила все тропы, все трассы. Сейчас дадут отмашку и придут уставшие от ожидания люди. Будут яростно толкаться на трапе. Стоять в проходе, медленно выискивая для каждой газетки и кофточки место на полке. А те, кто за ними, будут громко сопеть в спину передним.
Мы будем им солнечно улыбаться. А они… Растерзают своим гневом нашу белоснежную самолетку. Таков сюжет этой простой драмы.
– Везут! По местам! Пилотки надели… улыбаемся, машем!
И чуть тише, но чтоб в самое нутро, в пупок:
– Девчонки… давайте отработаем гладко. Дом близко… Без косяков, да?
У меня в микрофоне голос медный. За таким голосом мертвые встанут и пойдут, размахивая саваном, куда скажу.
Роль старшего бортпроводника выбрана не мной – за меня. Люблю просто летать и быть обычной стюардессой. Я не люблю давать указания, не люблю свой пробирающий до костей голос, от которого даже у моего кота шерсть дыбом.
Но крепко сижу на системе взлетов и особенно-посадок, как наркоман со стажем. Так что, играем в этом театре честно, согласно выданным ролям.
Пилотку – пониже на лоб. Губы поярче – красным. Погнали.
Штурм неизбежен. И сладостен, ее-а! Он означает вожделенную близость конца. И сладкую смерть – в полете над любимой кроватью.
Если долетим…
Пассажиры с трапа врываются в меня, в нутро самолетки, в моих бедных девчонок и этих мальчишек в пилотской кабине. Разносят, распахивают, тычут навстречу нашим улыбкам свои оскаленные посадочные талоны.
– Эй, эй! Девушка! Куда мне сумку – то ложить?
– Пиджак заберете? Или мне самому его вешать?
– Милочка, чудесная помада, знаете ли… Как зовут нашего командира? Дмитрий? Не Димочка ли Шевцов? помню вот…
– Какая классная погода, правда же? (Нет, блин! Это Питер! Идите уже!).
– Мне что, так и стоять тут с ребенком, в проходе?
Женщина, уставшая, нервная. Ребенок плачет, напившись ее усталостью, люди пихают их безжалостно…
Смотрю на нее, на ребенка. Будь я Иисусом, сама бы как запрыгнула сейчас на крест, как отвиселась бы там, в надежде на скорый исход. Тело мое, после вынужденной посадки не в том аэропорту, после ожидания в нем летной погоды, изнывает от усталости. Ноги в служебных иезуитских туфлях истекают кровью, хоть мы еще даже не взлетели… Но я не могу, не имею права на крест, не сейчас, увы. Я нужна здесь. Ногами и руками. На земле и в небе. Что бы это ни значило…
– Ку-ку, эй!? Зависли? Ну и сервис! Все люди как люди, летают себе! А мы? Вы?…
Она смотрит на меня.
– Давайте подержу его, пока вы все уложите? Устал, малыш? – протягиваю руки.
Она цепляется за меня взглядом, как за последнюю соломинку, потом кивает, сует мне дитя-кулек в руки. Кулек вдруг умолкает, улыбается, моргает небесными глазами и в салоне становится светлее. Выдыхаю. Теперь точно долетим. Куда ж мы денемся? Такой важный кулек обязаны доставить куда следует. Его где-то очень ждут. Усадили всех, утыркались, иду в кабину с докладом: готовы.
– Мариш, – говорит в кабине командир. – Аккуратней с горячим чаем в салоне, потрясет нас малость.
– Классная новость… Надолго?
– До посадки…
– Нашаманила ветер, блин, ведьма, – бубнит в окно второй.
Вдыхаю, плечи вверх.
– Тебе мясо? И кофе?
– Да, давай мясо, кофе, что ж еще, все как обычно… Полетели.
Второй снова надевает наушники.
– А мне омлет, только сильно не грей, хотя… ты сама знаешь…
Выхожу из кабины, плечи – вниз.
– А-ну, признавайтесь! – грозно сдвигаю брови перед девчонками. – И кто у нас тут согрешил, девушки?
– Я! – в один голос кивают они синхронно.
Хохочут. Кивают и смотрят честно в глаза. Глаза у всех троих – хоть рисуй. Все трое грешны и прекрасны.
– И что ж я не пошла в художники?! Сидела бы себе на земле. Попой на мягкой травке. Рядом – мольберт, краски, "Пепси". Красиво так. Птички поют.
– Дак а чем тебе наши движки – не птички, а? – подмигивает Светка.
– Посидишь тут с вами, как же… Всем мечта как мечта досталась. А мне?… Осторожнее сегодня в салоне с чаем-кофе, не ошпарьте никого. Поболтает нас малость…
– А таки-что? Те гарны хлопцы в кабине, с усами, они не в курсе, что мы могем лететь нашу самолетку против ветру? – спрашивает чернобровая Олеся.
– Леська, твою ж мать, иди пересчитай пассажиров.
– Это я люблю! Три, два, раз – ложимся на матрас – улыбается белозубо она, и уплывает в салон.
Вот и я люблю. Свою работу. Если не по любви работать, то как ещё в таких условиях выжить? Без любви тут не выживешь. Хоть душу дьяволу продавай…
По правде говоря, мы давно ее продали. И научились раздувать туман. Если уж нас где-то сильно ждут, мы могём лететь самолетку против ветру. Могем, да! Всем метеосводкам назло.
Когда стюардессу принимают в стюардессы, ее первым делом отправляют на ВЛЭК. Там каждый врач заглядывает, я извиняюсь, ей во все места с вопросом: “Ждет ли вас кто-то дома? А тут? А здесь?… Точно ждут?". И берут в небо только когда из всех этих мест доносится – твердое “да”!
Я ВЛЭК прошла аж только с пятого раза. Никто меня нигде не ждал в те времена особо. Но я – упорная, меня ждала моя карма.
И я справилась, прошла. Взяли. Теперь на земле меня ждут как минимум четверо. Четверо самых дорогих мне людей. И карма… Значит, я могу вращать Землю, как танцовщица на шаре. Хоть вправо. Хоть влево. Вбок и поперек. Значит, долетим.
И впрямь, сгинул туман. Выехали, покатились. Пристегнули, взлетели, выдохнули. Плечи вниз. Пятьдесят минут – это прорва времени. А уж накормить, напоить, ублажить сто двадцать людей, которые…
Которые были готовы распять нас буквально час назад, прямо сейчас – в моменты свободного падения в небесную яму на ухабистой питерской трассе, – крестятся. Молятся – кому?
Нам. Подмигиваю Олеське: Эгей, смотри!
– Мы теперь в фаворе. Наслаждайся властью, дорогая…
Держатся за наши улыбки взглядами, и плевать на выплеснутый случайно на их колени кофе. Олеська улыбается, подпрыгивает с кофейником над испуганным лысоватым мужчиной в костюме. Меткой струей направляет сверху ему в чашку напиток. Гогочет как Булгаковская Гелла, натертая волшебным зельем.
– Девушка! Что ж это, Господи?… – вопрошает он снизу.
– В кабине вообще есть кто-то? Вы смотрели?..
– Да-да! – икает кто-то справа. – Вы бы проверили.
Олеська всем – ласково:
– Круассанчик будете? С джемом?
– Ну не знаю…
– Узнаю родной Аэрофлот! Как всегда все.
– Господи, да что за старье, а не самолеты! Так колбасит! Люфтганза бы…
– Как вы здесь работаете, это ж страх-то какой!
– Господи, Господи, Господи, – Олеська сваливает пустые стаканы в мусорку. Сердится.
– Почему они так часто о нем говорят?
Смотрю на нее, жую круассан. Ей неймется, пусть выговорится.
– Будто у нас есть связь с Богом, скажи, разве есть? Чего они, ну?
– Как чего? Ты ж вон пилотку сняла…
– Ии…??
– Нимб над головой торчит! Светится… Вот и молятся на тебя. Вдруг словечко замолвишь за них там… Садись уже. Полоса под нами…
Смотрит на меня секунды три. Опять хохочет, сверкая белыми зубами. Долетим. Такие зубы-об асфальт? Да ну нет.
Полоса шаркает об тугие шасси, и самолётка, прижав крылья к хвосту, несётся по мокрому асфальту.
-”Прискакали гляжу-пред очами не райское что-то. Неродящий пустырь и сплошное ничто-беспредел”, – запеваю я, открывая самолетную дверь в мир.
Оттуда мне с трапа смеётся техник в оранжевом комбинезоне с рацией в руке.
– Да какое там "ничто"? – Это ж вон, Шереметьево наше родное, – показывает широкой рукой размеры нашего родного Шереметьево, – просто в дожде все… Разгружаем!..
– Маринка, эй! Ау! Ты здесь?! – второй пилот спустя двадцать минут трясет за плечо и снимает с полки мой чемодан в опустевшем чреве самолета.
Что? Где? Кто? Ноги – каменные, веки до земли.
Кто я?
Я – истукан с острова Пасхи. Не пойму, чего там ученые голову ломают насчет их загадок. Это ж первые статуи стюардесс после рейса "Москва-Питер-Москва". Без рук, без ног, без имен… Одни глаза.
– Эй! Не спи, слышь?! Тебя довезти? До парковки?… Дома Мишка ждет…
Киваю: му-у.
– Господи, ну как поедешь-то? Глазища как блюдца! Кофе хочешь? С сахаром? А?… Делаю?
– Му-у…
Делает. Черный, как ночное небо. Как жизнь моя – горький, вкуснющий кофе.
Пью.
Еду. Мчу. Меня ждут.
Врубаю на всю магнитолу, окна настежь, голову – в окно, ору под Высоцкого, чтоб не уснуть.
Меня ждут. Сегодня дома. Завтра в Краснодаре. Во вторник в Нью-Йорке. Раз ждут, значит, я там буду.
Значит, долетим.
Вопрос в другом: Насколько меня хватит?…
Глава третья. Страна кармы
“Куда бы мы ни поехали, мы повсюду берем с собой себя”.
Неизвестный мудрец
Не такой уж ты и мудрый, мудрец. Или в твое время не было самолетов. Любая стюардесса знает, видела, проживала: в разных местах мы разные. Да и как иначе? Меняется химия тела, мы пьем другую по составу воду, едим другую пищу, дышим новым воздухом. Вливаемся в иное коллективное поле, зачастую там иная религия, отличная от нашей. Другая культура, история, язык. Отсюда новые мысли, чувства, действия… Как быть с этим всем, дорогой мудрец?..
Мы стоим в аэропорту Суварнабхуми вчетвером. Только что переступили линию, нарисованную безжалостной рукой судьбы, за которую вернуться уже не сможем. Но еще не знаем об этом. Просто исполнили свою мечту, приехали зимовать, выносить и родить в тепле нашего второго сына, подлечить старшего от вечных бронхитов и соплей. Перезагрузиться после Нью-Йорка, который тоже весь проспала, забив на прогулки по городу, шопинг за Айпадами-Айфонами. В очередной раз выяснилось, что желания – движущая сила эволюции. Они имеют привычку сбываться. По прилету долгожданный тест на беременность поглядел на меня двумя розовыми дорожками. Одной – яркой, второй – еле заметной, будто самой еще не решившей: быть ей или не быть? Будто спрашивая у меня: решишься? Сдюжишь? Готова пройти все то, что случится после?
В такие секунды “зорко одно лишь сердце”. Лишь его мгновенный отскок вверх или вниз – покажет правильный выбор. Мое взметнулось в самый потолок и отскочив от него, посыпалось сверху на меня, сидящую на унитазе, электрическими искорками. Я вдохнула этот поток света всей собой, пронаблюдала, как он собрался в животе горячей маленькой точкой. И выдохнула:
Господи, пожалуйста! Будь!
Пусть мне это не показалось! Пусть не мираж! Пусть только тест не ошибся…
Не ошибся.
Позади шестнадцать недель строгого постельного режима, два кровотечения, устойчивая угроза выкидыша. Еще двадцать восемь дней сборов, быстрых четких решений, и – вот. Магическая черта пройдена. Там, вдали, сомнения близких в моей адекватности. Мои собственные сомнения в ней. Многочисленные подсчеты, еще одно УЗИ и решительный кивок Ларисы – можно, лети!
Там, за чертой – отец, не поехавший по моей просьбе с нами в аэропорт. Оставшийся наедине с бормочущим телевизором в пустой квартире. Мне еще предстоит за все это заплатить. А пока…
Мы стоим с тележкой, на которой два чемодана, посреди зала аэропорта. Уставшие, обалдевшие: муж, сын, кот, я и еще один человек в моем животе. Перед нами на полу лежит чей-то толстый коричневый портмоне. В радиусе от нас метров на сто никого, лишь вдалеке видна спина быстро идущего мужчины.
Не раздумывая, хватаю кошелек с пола и несусь за ним, придерживая пузо:
– Excuse me, sir! Hey, you!
Кое-как догнав его, обескураживаю находкой. Он, зараза, упрямо не хочет признавать портмоне своим, но благодаря моей настойчивости (я что – ли зря так за тобой бежала?) сдается. А уж приглядевшись к содержимому, так и вовсе восклицает:
– Oh, shit! It's mine, really! It’s mine! Thank you!
Прячет в карман, кланяется и спешно отчаливает.
Абсолютно счастливая и гордая собой, смотрю на подошедшего мужа. Тот хмурится:
– Ты как жить-то будешь?… А?
– Что теперь не так?
Качает головой:
– Надо было сдать кошелек в полицию… Он точно не этого чувака. Как ты не видишь?
Отмахиваюсь:
– Думай что хочешь. Наша карма чиста.
– Ну да, конечно, как же… Карма, как я забыл?
– Это была проверка!
– Ага… Впарила мужику чужой кошелек и хорошо. Лучше бы мне впарила… Я бы тоже посопротивлялся для виду…
– Проверка! И мы ее прошли. Все!
– Очередной “хороший знак”, да? Теперь мы будем жить долго и счастливо?
– Хо-ро-ший знак! Хватит сомневаться! Нас ждет счастье. Огромное, как мой живот. Идемте же скорее, он хочет есть…
– Есть! Я надеюсь, это про еду?… Хоть какое-то обещание счастья…
Он поцеловал меня в висок и покатил тележку с восседающим на ней четырехлетним Мишей к ресторанам.
Счастье, оно такое огромное…
Где уж мне тогда понимать истинное значение слова “карма”? Впереди маячит солнцем тропический остров, безмятежная жизнь и легкий морской бриз.
Спустя время, потом кто-то спросит: почему выбрали Таиланд?
Да мы не выбирали. Жизнь все выбрала за нас. Детская мечта, книги о приключениях, детство среди пальм, серая Москва, бесконечное вращение Земли во все стороны – все сплелось в один узел крепкого желания. Мои желания – моя движущая сила. Они всегда сбываются… Если уж я что-то хочу и сказала вслух, всё. Считай исполнено.
Однажды я захотела в Тай, мы взяли билеты на самолет, поезд, автобус, корабль. И в один очень жаркий день вывалились из брюха всеядного парома на раскалённый причал Острова. Влюбившись навсегда. С тех пор еще два раза приезжали, пока не решили остаться на полгода.
Кармические истории – это такое, что невозможно объяснить на словах. Просто любовь.
Просто пофиг.
Хоть и знаешь, что будет больно. Идешь, как заговоренный.
Приговоренный…
Нам, замороженным снегами, советским детством, Тай оказался действительно дорог простым своим теплом. Счастьем не носить колготки, джинсы, тесную обувь, которая не согревает никогда, сколько бы ни стоила. Озябшие ноги, вечно текущие носы, потрескавшаяся от мороза кожа, ссутуленные под тяжестью шуб спины – остались в прошлом на много лет. Легкие распрямились, позволили себе дышать глубоко и медленно. Вдох. Выдох. Здесь и сейчас. Никакого завтра и вчера.
Таиланд. Страна детей. Безответственности, пофигизма и вечного буддийского спокойствия.
Мой внутренний ребенок родился седым старичком. Лишенный беззаботного детства, как и многие дети тех непростых времен, обиженно стучал кулачком по столу и требовал своего. Безмятежного рая, принятия. Отказываясь взрослеть дальше без него…
Позже, наблюдая соплеменников по эмиграции, поняла, что все мы едем сюда именно за этим. Перепрожить внутреннего ребенка. Перепрошить, избавиться от ограничений воспитания, стереотипов окружения. Потому так хладнокровно (нет! кровно) отдираем себя от корней. Отрекаемся от бабушкиных сундуков, и дедушкиных компасов, спускаем к чертям все-сервизы, ковры, фотоальбомы, только бы очиститься под ноль. От навязанных убеждений, установок, пословиц, песен, былин. Всю память – под нож. Надежда выжечь из крови боль предков. Такая наивная надежда.
Кровь, как и рукописи, не горит…
Думаю, и туристы любят Тай именно за возможность быть несерьезными, делать глупости, не бояться. За позволение не заглядывать в завтрашний день. Не помнить вчерашний.
Сюда едут за прививкой от забот, сиюминутным счастьем. И в этом огромная сила исцеления тайской земли. Ведь если человек не прошел необходимые этапы взросления, он вырастет лишь телом, но не духом. А незрелый человек не может быть цельным, не сможет быть руками бога на земле, не может создать зрелые отношения, оставить после себя плодородную почву.
Так и для нас Тай стал психотерапевтом. Довольно безжалостным, надо сказать…
Очень дорогим и крайне эффективным.
Глава четвертая. Бойся своих желаний
Потекли последние беззаботные денечки перед рождением того, кто перевернет наш ванильно-розовый мир. Мечты сбылись, да здравствуют мечты?
У нас небольшой домик с острой крышей и верандой в джунглях напротив гольф-поля. По утрам в окна шепчут свои тайны высоченные кокосовые пальмы. По ночам россыпь звезд и оглушительные песни влюбленных цикад рвут сердце на части. Но больше – уши. Не спасают ни стекла, ни наушники.
– Сволочи, – бубнит муж спросонья, – вы заткнетесь когда-нибудь или нет?…
– Спи… пойду на веранде посижу.
Впервые в жизни высыпаюсь, хоть и встаю на рассвете. Безумно жаль тратить время на сон. Жизнь оказалась проста и ослепительна после московских пробок и вечного серого за окнами.
Утром – море, пять минут на байке. Обед в ресторане (том-ям, острый до слез, и рис). Тягучий, как патока послеобеденный сон. Снова море. Закат. В закатном море ходить босиком – это как маленькая смерть. Хочется умирать ежедневно. Хожу. Умираю. От любви: к Острову, этим закатам и его босоногим загорелым людям. Потом в ресторан, да, опять, снова! Не завидуйте. Снова на ужин суши. Которые не надо готовить, для меня это так важно!.. И так-весь календарь. К чертям его, кстати. Звучит скучно, знаю. А кому-то и вызывающе. По фигу.
Главное, что мне самой некуда спешить, некуда бежать и некому что-то доказывать.
Когда носишь в животе любимого сына, когда видишь как старший ребенок из синюшно-белого становится цвета шоколада. Когда, наконец, забываешь слова "бронхит", “Нурофен”, “небулайзер”, – счастье становится очень простым. Однообразие и понятный ритм-самое то после восьми лет игры с пространством и временем.
Когда мысленно возвращаюсь в те дни, благодарю Ивана за мудрость и решимость родиться здесь. В меня будто вселился его дух бесстрашия. Именно упрямство человека в животе (“в Тай и точка!”) выключило мои собственные логико-аналитические способности, всякую осторожность, и не дало никаких шансов сопротивляться. Лишь сейчас понимаю: Ванька все выбрал за нас. Так было надо.
За пару месяцев до родов, когда я уже насиделась дома, свила положенное случаю гнездо и предвкушала новый виток материнства, на глаза попалось объявление ВКонтакте:
“Кто желает, чтобы жизнь заиграла новыми красками, или просто хочется новых знакомств и знаний? Приглашаем на встречу! Научим мечтать так, чтобы мечты сбывались и создавали тот уровень жизни, который хочется”.
Внутри завопила сирена: ”Хочууу!”
Муж попросил жалобно:
– А может, не надо, а? Все и так хорошо…
Но меня уже не остановить. Поехала. Четыре потрясающих дня в кругу таких же ищущих себя. Там звучали какие-то новые в то время слова: “коучинг”, “лайф-коучинг”, “колесо баланса”, “пирамида ценностей”. Это сейчас они – из каждого утюга, а тогда казались некоторым чуть ли не призывом в секту.
По сути, под ними скрывались простые древние вещи, волнующие людей много веков: как понять свои настоящие желания? Как отделить их от чужих? Мои любимые вопросы.
В последний вечер Наташа предложила личную коуч-сессию самым смелым и я не раздумывая согласилась.
Нижние уровни моей пирамиды, которые про базовые потребности, на тот момент были закрыты, и мне хотелось одного – реализовываться, вкладываться в мир собой. Творить. Влиять.
Например, всю жизнь мечтала писать книги. У меня уже была написана рукопись первой книги про работу стюардессой. Хотелось еще. Однако напрочь отсутствовали идеи. И вообще, становиться писателем с моей-то фантазией и воображением – такая себе мечта, как мне казалось. Я не умела придумывать и сочинять. Зато умела хорошо наблюдать, размышлять, рефлексировать. И предвидеть…
– Какой у тебя запрос? Как бы ты его озвучила? – спрашивает Наташа.
Я очень стесняюсь своего запроса. Мне он кажется детским.
– Эмм… Я хочу книгу. Но не знаю, о чем писать… Поможешь?
– Книгу? Вау! Это потрясающий запрос!..
– Правда?
– Конечно! Я с удовольствием помогу тебе разобраться!
Мы с Наташей усаживаемся на полосатых шезлонгах. Перед нами – бассейн. Под нами километры зеленого и синего. Джунгли, море, небо. Лучшее место для коуч-сессии. И ничего, что бомбический обзор наполовину загораживает мой огромный живот, в котором поселился сам Халк, не меньше… Главное, я – здесь.
Потом уже, оглядываясь, думала: ну какого, какого черта туда поперлась? Что мне дома не сиделось? Восьмой месяц беременности – ведь самое время, чтобы заехать на байке по пьяной, серпантинной горке на чуть ли не самую высокую точку острова, да?
Спустя восемь лет заеду в эту горку снова и спущусь с нее в испарине, с дрожащими руками-ногами. И сдается мне, он был последний раз, когда – да.
Но тогда, спросите меня, где были мои страхи?
Нигде. Бесстрашная как ниндзя. Все нипочем.
Итак, я лежу на шезлонге. Наташа, как шаман пляшет вокруг меня. Только бубна не хватает, хотя может и был, уже не помню… Ведет по лабиринтам моего подсознания. В тот момент Мироздание уже не просто хихикает над нами сверху, а в голос хохочет. Оно точно знает – зачем на самом деле свело нас вместе, но мы увлеченно играем свои роли в его игре. Бьем в бубен. Идем.
– Закрывай глаза… Дыши, еще, глубже… Смотри, перед тобой красивая дверь. Открывай. Входи…
В процессе выяснили, что книга должна быть обязательно про приключения, про взросление и мудрость. Помню, бормотала:
– Хочу что-то вроде “Пятнадцатилетний капитан”… или “Дети капитана Гранта”. И еще хочу захватывающе, интересно! И чтоб немного опасно…
Дорогое Мироздание тоже слушало, вздыхало и записывало за мной:
– Захватывающе, интересно и опасно…
И нормально так выдало мне несколько лет сбора материала: ногами, руками, головой, сердцем. Гора стоптанных башмаков, килограммы валидола, тайга исписанных страниц. И дети, много детей. Капитану Гранту, бедолаге, не снилось столько.
Наташа не остановилась, и стала копать вглубь:
– Так, давай поразмышляем немного, а что конкретно мешает сесть и писать? Почему откладываешь?
– Эу, ну, не знаю… Переживаю, что Мишкой некогда будет заниматься, он будет скучать, бездельничать, Ванька скоро родится… Как все совместить? Да и доход нужен какой-то стабильный, чтоб… не думать о нем.
– Хорошо, а как бы выглядело самое идеальное решение этого вопроса, если бы все сложилось наилучшим образом? Что это за место, где ты смогла оставить детей и спокойно заняться книгой? Может, какой-то садик для них?
– Охо-хо-хо! Миха и садик несовместимы. Нет! Мы уже все сады попробовали. Он везде начинает болеть, ему нужно, чтобы как дома было, все свои, особый подход. Единственное место, которое ему зашло в Москве – “Бэби-клаб”. Да, знаешь, если бы такое было возможно… Хотя, о чем я, это нереально…
– Так, мы же пока просто мечтаем? Давай-ка на полную силу, не оглядываясь. Как будто…
– Эх, если бы такое было возможно, хочу для Михи небольшой садик, что-то вроде "Бэби-клаба". Такой, знаешь, уютное пространство для детей, свободного посещения. Ну как поточнее сказать… Для своих, вот! Душевный такой. Который не скучный и правильный, как учили в педагогическом. Он как… как самый лучший детский сад на свете! Мечта всех детей. И родителей. Где никого не укладывают днем спать насильно, если родители не против. Вообще никакого насилия, чтоб не пичкали невкусной едой и неинтересными занятиями, зубрежкой. Только детство, творчество и много-много игр. И чтобы дети сами решали чем и когда им заниматься… и всем по кайфу…
– Вау! Какая крутая идея! А что если подумать и самой открыть?! Если хочешь, я могу тебе помочь с бизнес-планом?
– Эммм… Самой? Я как-то не думала об этом никогда…
– Хорошо, давай помечтаем вместе-какой он? Где? Что в нем происходит каждый день?
В тот день я дала место фантазии. Сам Уолт Дисней бы позавидовал такому воображению…
Вечером залезла почитать все о франшизе на "Бэби-клаб", затем набросала примерный бизнес-план чего-то “своего”. Посмотрела с тоской на цифры с кучей нулей.
– Нет, точно не мое…
Скомкала бумажку с расчетами, выкинула в мусорку. И тем же вечером забила на эту идею. Шел февраль 2013-го. Было грустно. Что книгу никогда не напишу. Поплакала ночь и забыла. Муж бубнил, обнимая плачущую меня:
– Вот я говорил тебе, не надо туда ходить. Вечно несет куда-то… Одни расстройства от твоих поисков… уймись уже.
Мироздание, какое же ты коварное! Просишь, умоляешь тебя о своих желаниях, об игрушках, так необходимых для счастья. Ты с улыбкой выдаешь. Все эти монетки, фигурки, домики. Но, хитрюга, расставляешь на свой вкус и юмор. И на выходе получается не так, как хотелось.
Вообще всё не так… А гораздо круче.
Через полгода, руками незнакомых мне пока людей, на острове откроется очаровательный русский сад, куда Миша пойдет в первых рядах, и с удовольствием останется, а потом и Ваня. И будет там все, как я мечтала. Мироздание улыбнется сверху:
– Вот, смотри! Все как ты хотела. Даже лучше. Тебе не пришлось ничем морочиться, вкладываться деньгами. Я все устроило: быстро и легко. Классно же? Давай, иди, пиши свои книги. Ну?…
А что могла я написать тогда? Моя фантазия ограничивалась четырехлетним Мишей, и Ваней – в животе. Кто знал, что прежде, чем текст внутри меня сложится в книгу, придется как следует прокачать воображение, чувство юмора, сострадание? И ох, как много еще всего.
Каждый путь в тысячу лье начинается с первого шага. В череде дней трудно отследить, что же стало тем самым “первым шагом”. Но этот, поворотный, малюсенький шажок в бездну помню четко. Уже на следующий день после Наташиной сессии вместо предпринимателей я почему-то бодро вступила в ряды копирайтеров. Первые заработанные деньги в онлайн – настоящая фантастика для вчерашней стюардессы! Никто из моего окружения еще не зарабатывал их, не выходя из дома. Еще вчера мне самой такие люди казались выдумкой.
В момент, когда та первая сотня “упала” мне на карту, я пела и плясала как в последний раз. Ваньку в животе чуть не укачало.
– Маринка, остановись, мне страшно, – засмеялся муж. – Только не роди прямо тут, я не готов сейчас… И что за радость от ста рублей?
– Да ты хоть понимаешь? Это ж – как выйти в открытый космос. Без скафандра!
– Без скафандра я был… когда тебя встретил. Надо было уже тогда сойти с этого корабля… Не заподозрил подвоха.
– Подвох, значит… И чего ж не заподозрил?
– Ты так хорошо прикинулась нормальной, что бдительность моя…
– Так, сейчас опасно было, ррр, – зарычала я.
– Все-все, спокойно, – он осторожно обнял меня. – Ты знаешь. Я ж за тобой – хоть в Космос, хоть в жерло вулкана…
– Не надо в жерло, давай без жерла… Только подумай! Если все сложится, мне не придется больше летать, мы сможем остаться здесь. Здесь!!! В этой красоте, в этом раю! А-а!!
Я снова запрыгала перед ним, размахивая руками и рисуя картину счастливого будущего. Воображение и окситоцин – суровая смесь в моем теле.
– Только представь! Я работаю, пишу с утра до вечера на красивой двухэтажной вилле. У меня такое мягкое синее кресло и большой удобный стол. На столе, знаешь, лампа, как у Ленина, зеленая… не спрашивай, с детства мечтаю…
Муж ржет.
– Да не ржи… Всю жизнь мечтала о зеленой лампе! От нее такой свет. Рядом – мурр, Кошак лежит. Вот глажу его, он вытягивается, я встаю, подхожу к окну. А там дети играют в бассейне. Они оба – коричневые от загара, хохочут. За ними – огромный сад пахнущий цветами, садовник. Он поливает и шум воды такой, журчит себе, успокаивает… В общем, обычный вечер, закат, море такое синее…
– Класс! Обалденно!.. Один нюанс, прости… Где там про меня? Про садовника услышал. А я где?…
– Эмм…
– Ясно, видимо – как обычно готовлю вам всем жрать на кухне…
Смеюсь.
– Я просто еще не дошла до тебя… Ты… у тебя эмм… большой диван, телевизор, приставка, что там еще? Пульт, много пультов и… Ой, так в животе ноет, Ванька по ходу проголодался… А что на ужин у нас?…
– Ванька? Ну да… Я и говорю. Ты там-вся такая в кресле себе, садовник тут у тебя на подхвате, закаты… А я как обычно, на всякий случай… привезти, приготовить, помыть посуду. Раб, прислуга. Что ж… Пойду пожарю мясо.
– Да хватит, чего дуешься, будто это ты у нас беременный, а не я? Хочешь, сама пожарю?
– Пиши вон… знаю как ты жаришь. Потом за новым ехать…
Довольно скоро выяснилось, что оплачивается сей труд моего уровня – не то, чтобы на виллу с бассейном. Оказалось, для этого надо писать крутые “продающие тексты”. Много, и исключительно для “Форбс” или “Космополитен”. А я не умею. И не хочу. Но шаг сделан. Вместе с первой удаленной работой получила выход "за флажки" ума, перешла невидимую черту между работой в “реале” и онлайн. Увидела, что черты никакой и не было. Тогда картинки о счастливой жизни у моря стали чаще мелькать перед глазами.
– Все еще впереди! – подбадривала себя я. Уж если и погружаюсь в бездну иллюзий, то до самого дна.
До Наташиной коуч-сессии мысль остаться в Таиланде после родов сидела, робко прижав уши, внутри. Не решалась высунуть носа. Меня пугали вопросы: на что жить будем, чем зарабатывать? Неужто решусь оставить Аэрофлот и все его статусные "плюшки"? Обещанную пенсию, карьерный рост? Бесплатные полеты по миру?
Теперь же она вылезала все чаще и настойчивее:
– Ку-ку! Ну как, готова уже?
– Неет, изыди! – закрывала я лицо руками от страха увидеть ее намеки и принять решение.
(Фраза "принять решение" – в моем случае однажды перестанет работать. Это решения начнут "принимать меня". Я им лишь покорно, ну или с боем – буду сдаваться).
Выйдя из московской гонки за “большим счастьем”, почувствовала: безумно хочу остаться на Острове. В тишине, тепле и замедленности.
Ум кричал:
– Как так? На что? Зачем?
У меня логичных ответов не было.
– Но ведь есть еще время подстелить соломки? – робко спрашивал муж. – Мы же не будем это делать резко и в один день, да? Обещай? Не как обычно?
– Да, да, отстань… Я постараюсь… подстелить соломки.
И стелила. Натянув специально купленный столик на огромный живот, я писала дешевые статьи про огнеупорные лифчики и прочую хрень, осваивала сайтостроение, надеясь однажды проснуться богатой, знаменитой… Свободной.
Ох уж эти желания… Это ведь они выталкивают людей из обжитых домишек? Это они повинны в том, что первых людей изгнали из Рая, да? Это они зовут людей в новое, неизведанное? Эволюция, бог, Мироздание – кто там всем управляет? Этот кто-то, как гигантский спрут очень жаден до нового. Все ему интересно потрогать, прожить. А мы лишь затем нужны: чтобы щупать нами материю, трогать нашими пятками сотни дорог, тел, душ… Мы – всего лишь миллиарды чьих-то щупалец, познающих мир.
Картинки обо мне на красивых виллах, счастливых детях в бассейне, о садовнике, закатах – сбудутся потом, и не раз. Только не всегда за ними будет стоять умиротворение и счастье, ох не всегда. Они действительно оказались всего лишь – картинками. Сеттингом, декорациями к моему кино.
Зато опыт, ведущий ко всему этому, я могу выставлять на аукционе Сотбис.
Мое сокровище.
Глава пятая. Льготный билет
– Твою ж мать! Ты можешь запросто участвовать в конкурсе "Мисс шибанутая на всю голову мамаша”.
Это подруга шлет мне поддерживающие сообщения. Она умеет сказать нужные слова. За что и люблю ее.
Стою в служебной очереди в Шереметьево на посадку. В уме прикидываю шансы улететь сегодня. Они – откровенно фиговые. Полгорода сегодня хотят покинуть январскую Москву. Всем почему-то срочно надо в Бангкок. Как назло, мне тоже надо туда. Только им в отпуск. Мне – домой.
Служебный билет, по которому я собираюсь лететь, имеет, как и все в этом мире, две стороны: хорошую, и так себе. Хорошая сторона, что билет из Москвы до Бангкока стоит около трех тысяч рублей. Вторая – мой полет случится, если хватит места в самолете. После всех, кто купил его за тридцать тысяч, и зарегистрировался на рейс. То есть, свой вердикт узнаю только после окончания регистрации. Это у нас, причастных к авиации, называется “на подсадку”.
Если не хватит мест сегодня, то билет не сгорит, просто придется отложить вылет на завтра или послезавтра. Или до тех пор, пока звезды не встанут в нужную позу…
А мне вот совсем не хочется ждать их позы, затягивать вылет и дважды ездить в аэропорт. Я прилетела в Москву с Острова на сутки вчера, чтобы быстренько оформить декрет, всех повидать и назад. Не зря ж бегала как оголтелая в шубе и уггах по столице, пытаясь справиться с сугробами. Мое тело совсем отвыкло от такой активности. Тем более, я в нем не одна. В моем теле нас двое.
Наблюдаю, как девушка за служебной стойкой после очередного штурма отправляет очередь восвояси. Люди грустно расходятся, гремя тележками. Но мне некогда грустить. Через месяц рожать, я намерена делать это дома. Дом у меня в Тае.
Есть один секретный ход в данном билете. С разрешения командира корабля можно посадить “служебников” на свободные станции бортпроводников. Обычно их больше, чем фактическая бригада. Но такой ход разрешен только тем, кто умеет этими станциями “пользоваться”, там расположено аварийное оборудование. То есть, летчикам, бортпроводникам, и лишь при наличии пропуска.
– Кхэ-кхэ, – расправляю палантин на животе, достаю пропуск стюардессы и прячу свои почти восемь месяцев беременности в широких складках ярко-синей ткани.
Да, да, дорогая, вам не показалось. Я собираюсь выпросить у вас посадочный талон на место бортпроводника. Знаю, места есть, видела загрузку в служебном компьютере, и всех счастливчиков уже посчитала. И пока иду к вам, можете взять в руку трубку, поговорить с командиром по внутренней связи насчёт меня. Я все уже внутри себя решила, сорри…
Мои слезливые глаза, как у Шрека. Как вам? Похоже? Да, спасибо, почти не играю. Мне крайне жаль своих сегодняшних усилий по преодолению всех дел нахрапом ради этого рейса. Ай, живот запрыгал что-то.
Видя ее сердито сдвинутые к носу брови, иду ва-банк. Раздвигаю чуть-чуть палантин и показываю взглядом: вот.
– Я очень хочу, прямо-таки намерена рожать на острове. Остров, он в Таиланде, это там же, где и Бангкок. Чуть-чуть ниже. На юг, семьсот километров… Но там уж я доберусь. Мне главное в Бангкок сегодня улететь. Рожать там хочется, да. Там все мои: муж, сын, кот. Ждут. Какой ещё кот? Ну, кот… Такой пушистый, белый, мурчит… Сумасшедшая? Не… Может, совсем малость… Я называю это – бесстрашная.
Она смотрит на меня как на шальную.
– Ты как полетишь-то? Десять часов на станции, сама подумала? Лицом в салон? Сама ж знаешь, спина ни вправо, ни влево… Обалдела? А ну-как рожать начнешь?…
– Кто, я!? Своих подставлю? Нет. Ни за что…
Подтягиваюсь к ней поближе, и как заправский зэк, оскаливаюсь:
– Зуб даю. Зуб стюардессы, не абы какой зуб!.. Звони, пожалуйста, командиру.
Вижу, колеблется, но уже в мою сторону. Можно зафиналить эту серию ударов.
– А вот если не полечу, – отодвигаюсь от стойки, беру хорошую театральную паузу и выдыхаю:
– Здесь видно придется рожать. – Оглядываюсь по сторонам, присматриваю, как кошка, укромное местечко для своих родов. – Ехать мне все равно некуда… Есть тут у вас врачи хорошие, кто на смене сегодня?…
И ведь чую, начну. Девушка тоже чует, что мой паровоз с этих рельсов уже не снять.
– Чокнутая какая-то… Ну почему лишь в мою смену всякие шизоиды приходят?
Берет трубку, вызывает командира. Запрашивает разрешение настойчиво, будто озвучивает наше вселенское женское намерение рожать там, где положено. Кивает трубке. Потом мне:
– Багаж есть?
– Нет! – выдыхаю я, плечи вниз.
Свой командир-то, чую. Свой.
Командир, и впрямь, дает ей отмашку – можно. Она удивленно кивает мне. Взвизгиваю, как Пятачок, проглотивший Винни-Пуха, впрочем, выгляжу так же. Девушка выдает мне посадочный, я от счастья икаю. И шагаю в сторону пограничника. Тот, кто однажды по-настоящему, всем сердцем становится членом этой большой небесной семьи, уже никогда не отречется от нее. Спустя десять, двадцать, сорок лет – все равно буду чувствовать себя в аэропортах как дома. В любой точке мира. И все люди, причастные к небу – одной со мной крови.
– Эй!.. Стой! – кричит она вслед. – Рюкзак кому оставила?!.. Мне что-ль за тобой его на самолет тащить?
Возвращаюсь за своей ручной кладью и вдруг обнимаю ее. Я редко обнимаю людей. Мне такое трудно сделать.
– Ты лучший человек во всем Шереметьево! – шепчу ей. – Вот зуб даю, многих повидала.
– Пузо прикрой. Зубами она раскидывается.
Поправляет на мне широкий палантин.
– Только не роди, пожалуйста, по дороге.
– Не боись. Меня дома ждут. Долечу, значит.
А куда я денусь? Десять часов лицом в салон? Норм. В инквизиторском кресле, спинка строго вертикально? Ок. Инженерам сей пытки посланы мною мысленно многие года жизни. Надежно сделано, я проверяла. Не заснешь, не забудешься. Не надо спать на рабочем месте ибо… И рожать – тоже не надо.
Весь рейс прикрываю палантином живот, окаменевший от усталости и напряжения. Не хочу, чтобы кто-то видел мою беременность, чтобы кто-то донес бригадиру, командиру. Нельзя навредить чудесной девушке с регистрации. Нельзя помешать экипажу работать. И вообще, надо просто долететь. Весь рейс заговариваю дитя, как бабка – воду:
– Ванюш, ты только сиди тихонечко, ага? Давай долетим? Я тебя сейчас поглажу чуток, а ты поспишь, да?
Живот рычит в ответ сердито. Не нравится Ивану все это, матерится Иван. Почти сутки в пути в Москву, шальная беготня по столице и теперь вот ещё назад?!
– Обалдела, мамаша, совсем? – бубнит в животе чадо. – Позабыла, как пластом лежала три месяца, чтобы дать мне возможность выжить? Да по стеночке в туалет ходила, лишь бы резких движений не совершать? А вот это все – что за экстрим?…
Но я его уже знаю, хоть и не видала пока. Бубнит, злится, ногами в живот меня пинает. Тайский бокс по нему плачет. Но знаю, нравится ему, когда его гладят. Успокаивается. Сначала злобно, затем все добрее, добрее.
Потому хожу в туалет каждые пятнадцать минут. Поднимаю кофту над штанами, глажу живот. Уговариваю не злиться, долететь… У меня с собой, по наказу Ларисочки, ампулы но-шпы, магнезия, шприцы, валерьянка и ещё что-то. Но я верю, все это мне не понадобится.
Со спиной разговоры труднее. Она не такая гибкая, как Иван. Идет в отказ. Человек внутри меня растет богатырем, не по ее возможностям. Тяжелый. Жалуется спина. Стонет. Отказывается держать огромный живот десять долгих часов. И бандаж не спасает.
Очень хочется сменить угол наклона. Да некуда… Трудно. Дышу, терплю, молюсь и вижу внутри картину Острова. Я вижу себя дома, на кровати. Знаю, что долечу. Просто потерпеть.
Сели. Теперь еще пятьдесят минут полета до Острова на винтовом трясущемся самолетике. И двадцать километров на байке, за рулём, конечно. На байке я – настоящая птица. Даже если еле живая – лечу.
Еще двое суток в горизонтальном положении, ноги вверх. Параллельно делюсь с мужем безумной идеей, как можно зарабатывать на таких вот двухдневных рейсах.
– Марин? С ума сошла? – качает головой он. – Шибанутая. На всю голову, знаю. На всююю… Спи.
– Да, мы сможем, давай!
– Нет! Никогда и ни за что. Что это бизнес такой? Мы что, “Почта России”?… Нет. Не вмешивай больше меня в свои дикие фантазии. Достаточно уже. Давай родим спокойно и домой. Господи боже… За что мне все это?
– Ладно, ладно… Забыли.
Глава шестая. Ведьмина служба доставки
До 11 лет меня на все лето отправляли к бабушкам в Грозный. Бабушка по маминой линии была человеком хватким, с огромной энергией и жаждой к перемещениям. Это от нее мне достался в наследство ген странствий, зовущий постоянно в дорогу. Поговаривают, не обошлось в роду без цыганских корней и ведьминских заговоров, но про это лучше в следующий раз расскажу. Итак, ежегодно мы с ней ездили к родственникам на Волгу, на Каспий, в Сочи и ещё куда-то.
Лучшая картинка про мою бабушку – фильм Михалкова “Родня”. Когда Мордюкова в самом начале приезжает в город, выгружает из огромной сумки банки с вареньем, помидорами, кучу всего, и рядом со мной смеются над этим эпизодом, мне вот совсем не смешно. Мне обидно. Что сам Михалков ходил и подглядывал за мной все детство, а я профукала такое знакомство…
Мы с бабушкой тащили на себе невообразимое количество самых странных вещей. Подушки на гусином пуху, которые привязывали мне на спину и на грудь, чтобы в руки всучить ещё какие-то тюки с чем-то полезным. Ковры, банки с соленьями и черной икрой, осетров, туфли, шубы. Все, что можно выгодно продать, на что-то поменять, или, на худой конец, – подарить неисчислимой толпе родственников.
Я, как абсолютно равнодушное к вещам существо, оказалась лучшим контрабандистом и сообщником бабушки. Мне все равно, что на себе нести. Для меня главное – дорога. Возможность менять картинку. Моего странного, прибитого наглухо внутреннего ребенка спасает только она, лечит лишь постоянное бегство: от боли и одиночества. Надежда, что где-то там, далеко – далеко есть прекрасное место, где абсолютно точно живут люди, которым можно наконец доверять. И они никогда не предадут и не осудят. Ни за что.
А все эти подушки, гусей, сумки, черную икру и вонючих, прости Господи, осетров мне просто надо куда-то переправить по дороге. Я – всего лишь паромщик.
Смеюсь сейчас. Ведь клялась и божилась после тех "ходок", что всегда и везде буду ездить с одним маленьким чемоданчиком. Но мы же помним, что кровь предков как и рукописи-не горит? И вот…
Прямо сейчас в аэропорту Бангкока стою в окружении двух разбухших до неприличия чемоданов, спортивной сумки, рюкзака, коробки с манго. На мою левую ногу облокотился уставший от длинной дороги в ночном автобусе пакет с теплыми вещами (в Москве, куда я все тащу, – снова зима). Всем своим видом стараюсь транслировать окружающим, что все эти вещи – не со мной. Знать их не знаю.
Но на стойке регистрации тайки уже косятся не добро в мою сторону. Еще бы. Я с оглушающим треском заматываю скотчем кожаную мужнину куртку вокруг статуи Будды на тележке почти с меня ростом. Тележка мне досталась от второй моей бабушки. (Знаешь, дорогое Мироздание, я уже немного устала от твоего тонкого юмора)… Загорелая, гладкая, цвета темного дерева “статУя”, как я нежно ее называю про себя, невыразимо прекрасна, хоть и выглядит в зимней мужской куртке слегка эпатажненько.
– Потерпи, дорогая… Это для твоей же безопасности. Чтобы не лапали. Не ругайся.
Сама глазам не верю, что у меня столько багажа и целая статУя в придачу, которую надо провести аж через две таможни.
– А ты как хотела? – слышу я сверху голос своей бабушки.
Молчу, не отвечаю ей. Не хватало еще, чтобы меня приняли за сумасшедшую со всем этим скарбом.
– Никогда не зарекайся, воистину, – продолжает высокопарно она.
– Ладно, ладно, ба. Отстань. Не пали меня… Блин, ты только прикинь, это все – мой багаж.
– Горжусь тобой, внучка.
– Да ну тебя…
Твоя цыганская или какая там кровь долго дремала в моих венах. И вот, кажется, "дракон" проснулся. Прошлое никуда не девается. Будущее – никогда не наступает. Время – матрешка. Все минуты скрыты друг в друге…
– И как же ты до такого дошла-доехала, внучка?
– Да как-как. Сама знаешь… Жрать захочешь, еще не так раскорячишься.
– Ахах-ха, – хохочет бабушка. – Врешь, Маруся… кому ты врешь, родная?
А сама в тот момент тоже думаю, ну кому я вру? Разве ж только за ради денег творю такое безрассудство? Нет, конечно. Зов странствий и приключений во мне не заглушить ничем. Хотя, каюсь. Выглядело все сначала в моей голове – как способ пропитания…
Роды прошли отлично, легко, в срок. В самый любимый праздник тайского народа – Сонгкран, Новый год по-нашему. То ли имя, выбранное еще при беременности способствовало, то ли Мироздание все знало заранее. Иван родился настоящим богатырем на 4850 г, чем шокировал весь островной госпиталь.
Декретные платили хорошо, по-среднему. Но платили в рублях. А доллар, однако же, рос как Колобок на дрожжах. И если уезжали из России, когда курс был один к одному, то потом он стал один к двум. Два рубля за один доллар. Не наоборот.
Наша платежеспособность заметно просела.
Снижать уровень жизни страх как не хотелось. Менять просторные апартаменты в отличном, обжитом резорте – рука не поднималась. Стали думать: как и чем зарабатывать? Тогда-то и вспомнилась мне дикая мысль о службе доставки, рождённая в том безумном полете за декретом из Москвы в Бангкок. Все дикие мысли хороши своей оригинальностью. Особенно мои. Они всегда обречены на жизнь.
Итак, что мы имеем? Принадлежность к лучшей авиакомпании страны.
Копеечные билеты (10 тысяч рублей туда-обратно) на самолет с багажом по 20 кг (плюс 10 кг ручной клади). Абсолютную любовь к небу и полетам. Умение (мы же оба – бортпроводники) кайфовать от многочасовых перелетов туда и обратно. И страстное желание продолжать ту жизнь, какая сложилась. Жизнь на острове, где еще пока много русских и большой дефицит в вещах и продуктах с Родины.
Покумекав, прикинув цифры и риски, мы отважились. Кинули клич в соцсетях. Мол, готовы отвезти вашу посылку в Москву и передать прямо в руки вашим близким. Берем только безопасные вещи, все посылки строго досматриваем, цена за кг – такая-то. Ближайший рейс – через неделю. Летим через сутки обратно, из Москвы в Бангкок, потом на Самуи и привезем из России все, что вашей душе угодно: хоть селедочку, хоть забытые дома босоножки, хоть книжки на русском языке. Записывайтесь.
Сейчас оглядываюсь, и ахаю. Авантюра чистой воды. Кошмарная, абсолютно кошмарная авантюра. Но она выстрелила!
Внезапно наш дом превратился в пункт приема и выдачи посылок. Люди шли рекой, весть о нас быстро разлетелась по маленькому острову почти без всякой рекламы. Задача заключалась лишь в том, чтобы оповещать о следующем рейсе, собирать, доставлять и раздавать посылки.
Ну и собственно летать с ними туда-сюда. Это мы делали по-очереди, попутно решая проблему с визовым режимом. Который пока ещё предельно мягок. Раз в месяц нужно выехать из страны и снова въехать хоть через пять минут. Так обновляется тридцатидневный штамп, и ограничений на количество таких штампов в год пока нет.
Раз в две недели летаем я, раз – муж. Мы убиваем не семь, а целых восемь мух – одним ударом. Закрываем бюджетные дыры, легко отбивая своими рейсами расходы на билеты, и еще неплохо остается. Решаем вопрос с визами.
“Восьмой мухой” становятся наши встречи с родными и друзьями раз в месяц, которые до этого момента нас не видели год. Да и в целом, меняем обстановку, вкушаем любимый дух странствий и привозим самим себе тоже всякие полезные штуки из России.
Самое веселое, что сейчас вспоминается – насколько невообразимую хрень мы возили. Мне с каждым рейсом становилось все “любопытственнее и любопытственнее”. Что же будет в следующий раз? Казалось, удивить меня уже нечем. Но нет. Разум и фантазия человеческие не знают пределов.
Здесь и впрямь вспоминается фильм “Изгой”, с нашими посылками прожить на необитаемом острове? Да легко! Причем целым табором. Детское питание: сухие смеси и баночки; гречка, селедка, шпроты и прочая российская еда, водочка, без которой русский человек категорически не может петь в глухой тропической жаре “выйду ночью в поле с конем”. А ведь русскому человеку надо периодически это петь, чтоб не умереть с тоски по родине…
Ах-да, еще лекарства из России. Это фетиш, пропустим. Из Тая в Москву везли знаменитые бальзамы для спины и носа, кокосовое масло, манго, корейскую косметику, сувенирное мыло ручной работы, тайский шелк, бумажные фонарики, детскую одежду за три копейки.
В ответ Россия передавала Таю настоящие, бородатые костюмы для Деда Мороза, детские деревянные игрушки – в противовес китайским пластиковым, книги на русском языке, журналы. Дорогих и очень маленьких собачек, роскошные свадебные платья, инъекции для ботокса. Компьютеры и мониторы, пластиковые карты и сапы для плавания. Как-то раз просили привезти разборную фотобудку, но уже не было места.
Мы, как Коперфильд, извлекали потерянные чемоданы в аэропортах Бангкока и доставляли владельцам в России. Везли дорогие фотоаппараты, телефоны на ремонт в Москву и обратно (тайские умельцы не особо сильны в ремонте какой-либо техники). Однажды доставляли бутылочки-шкалики с коллекционным ирландским виски, увы не совсем удачно, однако крайне поучительно, оставлю их для другой книжки, пожалуй.
На фоне таких перемещений, мне однажды пришла в голову мысль сделать свой онлайн магазин тайской косметики, и я его сделала. На коленке в аэропортах сваяла сайт, пока ждала посадки в самолет – наполнила фотками, ценами, описанием. И пошло дело. Оборот хороший, доход стабильный.
Эта пиратская авантюра кормила нас больше года регулярных рейсов. В какой-то момент мы расширились за пределы Москвы. Выйдя на транспортные компании, стали отправлять посылки с ними по всей России. И собирать тоже начали со всего Таиланда. Почта Тая стоит копейки и ходит исправно, поэтому как-то внезапно случилось масштабирование нашего странного бизнеса. Чем не ДиЭчЭл, мать его?…
Самое крутое, в том, что нам страшно нравилось то, что мы делали. Нравился ритм, дух приключений, вызов каждый рейс – а такое потянем?…
Апофеозом стали статуи Будды из тикового дерева для чьего-то загородного дома в Подмосковье, размером почти с меня. Изображение Будды в принципе нельзя вывозить из Тая, но… Денег за них дали прилично. Наша жаба квакнула, ойкнула и в итоге все равно не сумела отказаться от соблазна.
Пришлось включить всю приобретенную вместе с цыганскими бабушкиными корнями магию и сделать статую невидимой. Не спрашивайте. Просто тайская таможня посмотрела на нее в кожаной куртке, прогнала через интроскоп. Посмотрела на меня и пропустила. Российская таможня тоже посмотрела на нас обеих. Спросила – что это? Я честно ответила:
– Скульптура для дачи…
– Ценная?
– Конечно! У нее же лицо Будды! Буддизм – это уникальная религия, даже целая культура, пласт, в котором зарыто древнейшее…
– Всё-все, проезжайте…
Я выдохнула и пошла себе, катя перед собой две тележки, груженные с верхом. Стараясь пока не думать о второй статуе.
Сладость этого опыта в том, что мы действительно чувствовали себя немного волшебниками, Дедами Морозами, вручая людям их вожделенные посылки. Каждый раз фейерверк эмоций, – как наркотик. Чувство причастности к чуду, к исполнению чьих-то желаний.
И вот, когда уже всерьез задумались о легализации и более серьезном подходе к делу, случился новый поворот. Правительство Таиланда перекрыло тему с 30-дневными штампами. Теперь нужно делать трехмесячные визы, которые при выезде из страны сгорают. Или оформлять компанию и годовой ворк пермит (разрешения на работу), но на него у нас пока ни ресурсов, ни отклика.
Кататься туда-сюда каждый месяц больше не получалось, а регулярность и быстрота доставки была основным козырем этой идеи… Да и у Мироздания были другие планы на наше будущее.
Глава седьмая. Страх
Что ж, дорогой читатель. Если ты все еще здесь, то часть моего повествования про “приключения” закончилась. Пришло время рассказа про “взросление”. Увы, мягко повзрослеть за один день или ночь – не получалось ни у кого… Ну или точно не у меня.
Однажды субботним вечером Миша пришел домой и удивленно показал левую руку. На внутренней стороне, в районе сгиба торчит дугой вздувшаяся вена. – Ударился?
– Нет.
– Болит?
– Нет…
Я бы не поднимала шум, но вскоре на руке уже целая шишка. Выходной, вечер, страховки нет, денег – тоже. В ближайшем госпитале навскидку за прием возьмут баксов сто, а их всего в кошельке-сто. Докторов и клиник боюсь, как огня. Если бы дело касалось меня, даже не шевельнулась бы. Но пятилетний ребенок… Нет. Едем.
Везу в самый дешевый госпиталь на другом конце острова, минут сорок на байке. В госпитале говорят:
– Это ж дети… ударился и не помнит. Но если хотите, сдайте кровь, там посмотрим… Уже стемнело, и холл опустел, когда нас позвали в кабинет за результатами. Тревожно стало на словах доктора:
– Вы сейчас только сильно не волнуйтесь. Вам уезжать никак нельзя. А завтра…
– Чтооо? – ухнуло вниз. – Что завтра?
– Утром вас отвезут на материк… Машина скорой помощи будет ждать в 7.30.
Это сейчас, спустя время, я пишу внятный текст. А тогда все свалилось черным комом. Вдруг перестала понимать его английский.
– Вы можете сказать, в чем проблема?
– Плохо.
– Да что, блин, плохо? Где?! В чем?!
С показателями крови, очень плохо. Смотрит вниз.
С помощью Гугл-переводчика на своем мобильном наконец выясняю, что тромбоциты – ниже всех возможных уровней. Свертываемость отсутствует полностью. Любая царапина грозит моментальной потерей крови. “Моментальной”: это он повторяет дважды.
Вываливаюсь из кабинета наружу, где ждет Миша, стараюсь изобразить что-то внятное. Нам выделили место в общей палате и сказали – к семи утра быть готовыми выезжать.
– Мам, почему нас не отпускают? Я хочу домой…
Тут понимаю что не смогу дожить до утра: одна, без поддержки. Лишь спустя время после, признаю – это глупый, страшный поступок. Но в тот момент меня поглотил ужас, плохо соображала. Меня будто замкнуло, не могла дышать. Казалось, только дома смогу нормально выдохнуть и вдохнуть. К тому же там ждет восьмимесячный Ванька, я не могу уехать от него куда-то за пару сотен километров прямо так, с ходу.
В ватном полусне беру Мишу, под угрожающие уговоры врача расписываюсь, что на свой риск уезжаю и буду в госпитале утром. Еду. Дороги не вижу из-за слез и дождя. Хочется скорее добраться до дома, чтобы выплюнуть этот ком. Но Миха мерзнет при быстрой езде, а я забыла ему кофту. Останавливаюсь каждые десять минут, чтобы согреть его, прижимаю к себе, и в этот момент слезы катятся быстрее. В голове стучит: только осторожно, только осторожно. Не приведи Бог упасть, – не спасут…
Вместо часа едем вечность. Еще полтора часа после меня колотит дрожь. Вливаю в себя пол-пузырька валерьянки, полстакана виски, и вою в ванной в голос, включив воду на полную, чтобы не было слышно.
Что это? Откуда взялось? Что дальше? Ответов нет.
Мы в чужой стране с больным дитем, без страховок и сбережений.
Миша спит, утомленный, осунувшийся, с раздутой синей рукой. Я лежу рядом без сна, беспомощная как рыба на песке, и пытаюсь дышать сквозь дыру в груди. Утром вернулись в госпиталь на такси. Пришел врач, еще раз осмотрел руку, анализы и сказал, чтобы я перестала плакать. Нас отправляют в центральный госпиталь в Сураттани на скорой помощи, потому что в местных клиниках острова нет отделения по крови, нам тут не помогут, а госпитализация нужна срочно.
Всю дорогу я несу Мише какую-то чушь, только чтобы не молчать. Он затих и смотрит со страхом. Замечая его взгляд, отвожу глаза в сторону удаляющегося острова и впервые вижу не рай, а равнодушный кусок чужой земли.
Когда скорая, выехав с парома, включает сирену и несется по встречке, он цепляется за мою руку: «Мам, я что – умираю?».
Нас везут в районный госпиталь, отправляют в приемное отделение, где мы смешиваемся с толпой больных. Еще подумала тогда: вот он, мой кошмар. Но нет… Долго оформляют, ведут по коридорам, в общую палату. Где оказалось, что кошмар-то весь впереди.
Мы стоим посреди огромного зала, коек на семьдесят. На них дети всех возрастов. Вокруг люди с горшками, с едой; все липкие от пота. Никаких вентиляторов и кондиционеров. Я мычу про отдельную палату, но – нет, отказ. Все палаты – вон там по коридору. Это слишком далеко в нашем случае. Если у Миши случится даже маленькое кровотечение из носа, до нас не успеют добежать. Нельзя. И вообще, воскресенье, врач будет завтра, с ним все решите.
Положили на койку четко посреди зала. Вокруг сразу выросла толпа любопытных людей, которая бесцеремонно разглядывает нас. Миша ревет и просит уехать домой. Я, позабыв приличия, ору на тайцев русским матом, чтоб шли к чертям.
Ночь провела на бетонном полу, расстелив полотенце рядом с его кроватью. Вокруг что-то шевелится, крысы или тараканы. Кто-то кашляет и переступает через меня. Не важно. Дети плачут, взрослые молчат, молятся. Молюсь и я. О сне. Сон не идет ко мне вторую ночь, а он так нужен. Не слышать, не знать всего этого. Забыться. Не знать.
Дыра в груди достигла размеров Вселенной. И каждый вдох оглушает пустым свистом. В лёгкие не доходит…
Утром пришла женщина-врач. Ее английский и мой никак не стыкуется, общаемся жестами. Снова берут кровь, показатели те же. Вена на второй руке тоже начала опухать. Кожа у Миши от малейшего нажатия пальцем покрывается синяками. Он весь в мелкую точку. Я переворачиваю его все время с бока на бок. Спрашивают: чем и когда болел, как носила, рожала? Были ли в роду болевшие раком, или болезнями крови?…
Единственное, убедила положить нас из центра зала на ту койку, что пустовала в самом конце. Там рядом виднеется стеклянная комната, за которой мерещится некий покой и прохлада. И никто не ходит. На удивление, нам разрешили. Когда перенесли вещи, я смотрю на эту комнату и действительно вижу за стеклянными стенами покой. А еще – лежащих в белых стерильных кроватях детей. Они в шапочках, в марлевых повязках и все как один – с огромными темными глазами на фоне белых больничных стен…
Связь по Скайпу отвратительная, да и я толком не могу ничего сказать, просто плачу в трубку. Так и плачем: я на одном конце, мой отец беззвучно – на другом. Он взывает – возвращайтесь в Россию, тут разберемся. А нам даже не на что. Я стараюсь не думать, как будем расплачиваться, когда все закончится. Трудно ему быть моим отцом.
Тем временем, на острове, ангел-хранитель Татьяна, которая всегда появляется в моей жизни в самый трудный момент, собирает нам денег. Потом я узнала, что благодаря ее набату, совершенно незнакомые люди отозвались и помогали нам просто так, ни за что: кто-то шел в церковь и ставил свечки. Многие, зная нас по “службе доставки”, привозили денег мужу, пополняли ему Скайп, мне – мобильный телефон. Соседи приходили помогать ему с маленьким Иваном. Коллектив и родители Мишиного детского сада, собрали для нас денег. Руководители вернули часть оплаты, которую мы не успели «выходить». Это было против контракта, но очень по-человечьи. Ну и конечно, родня стала переводить денег. Нам был ценен каждый бат.
А я тем временем пытаюсь понять докторов. И их ужасный английский. Диагноз тромбоцитопения. Все, что я накопала – вторичный и явный признак не очень хороших болезней. Причину надо искать.
Нам все же дали платную палату. Туда постоянно, днём и ночью, без стука приходят какие-то люди, практиканты. Им всем что-то надо от нас. Я чувствую себя подопытной мартышкой и хочу убивать. Каждый день рано утром берут кровь. Миша кричит, не дается, все руки зияют дырами. Нам с медсестрами приходится связывать его простынями, и держать. Он бьется как безумный, а я шепчу на ухо, кричу ему, умоляю – просто дать им сделать скорее это. Обещаю, что теперь нас обязательно выпустят. И он сдается, с огромной верой заглядывая мне в глаза…
По ночам, когда сын засыпает, даю волю слезам, они текут, не кончаясь. А что мне еще делать? Сон ко мне так и не идет.
На девятый день доктор говорит, что причину установить не удается и придется делать пункцию спинного мозга. Я прочитала в Интернете: "процедура, которая требует огромной аккуратности и несет в себе огромный риск". Малейшая ошибка грозит параличом. Как это сделают с Мишей – представить не могу, людей со шприцами он не подпускает к себе без яростного боя. Уже больше недели его кормят преднизолоном и капельницами. Он осунулся и похож на скорбную тень. Перед сном мучает меня вопросами, что бывает с людьми после смерти? Клянется снова родиться у меня.
Та ночь вышла длинной. Я боялась и пункции, и того, что она откроет страшный диагноз. С которым не справлюсь. Когда сын уснул, на последние деньги в телефоне позвонила той, которая могла поддержать.
Мне кажется, две вещи есть, с которыми точно должно повезти в жизни: с врагами и врачами. С первыми мне категорически не повезло, их попросту не случилось. Зато на самого главного врача в моей жизни – Ларису, свезло на всю сотню. Человек помог родить моих любимых мальчишек, несмотря на очень большие проблемы.
Она, услышав мои рыдания, отвечает:
– Так, дорогая. Своими слезами ты сейчас делаешь хуже себе и ему. Хватит жевать сопли, потом ещё успеется, нажуешься… Сейчас, слышишь, ты берешь себя за шкирку и забываешь о деньгах, о любых проблемах, обо всем!? Об этом пусть думают твои мужчины. Так?
– …
– Ёб твою мать! Слушай сюда… Ради него. Забудь о себе. О своих, блять, страданиях. Похер, Марин, если честно! Прям похер, прости. Это как в родах. Ты ж знаешь, рожала. Тебе должно быть сейчас похер на твою личную боль. Сейчас ты нужна Мише. Сильной и спокойной. Он смотрит только на тебя. И от того, что он видит, зависит-будет ли бороться сам. Если ты хочешь помочь ему, он должен видеть в тебе силу и веру.
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67216417) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения